Напряжение - Страница 11

Ребенок чертовски деятелен по природе, пожалуй, деятельнее взрослого. Смотрю я на своих пацанов и поражаюсь: все-то время они с чем-то возятся, что-то строгают, пилят, рубят… Они и в лапту поиграют во дворе, и почитают, и подерутся, и в кино улизнуть успеют, и переделают еще массу всяческих дел. Но нужен за ними глаз да глаз. Несмотря даже на то, что Серафима у меня дома (а она, как ты знаешь, мать неплохая), конфликты с управдомом — не редкость. Можешь себе представить, что происходит, когда нет этого глаза!

А ведь сплошь да рядом именно его-то не бывает. Занятость населения колоссальная. И вот ребенок всю свою энергию начинает транжирить на улице: катается на трамвайной «колбасе», шатается по базарам.

Отсюда понятно, с чего надо начинать профилактику. Дома художественного воспитания детей (ДХВД, как у нас называют) — вот по сути дела все, что есть пока. Это хорошо, но однобоко и, главное, мало. Больше, больше, скорее и скорее надо открывать бесплатные кружки, уголки, дома, стадионы для всех ребят. Чтобы там было все — не только рояль и пение, но и техника, и гимнастика, и кино, и стрельба из винтовки… Почему так лениво мы разворачиваемся? Дети растут быстро, а мы чего-то ожидаем. Вот о чем тебе, корреспонденту, стоит подумать. Может быть, напишешь статью со временем. Материал подобрать я тебе смогу богатый. И факты, и цифры, и показания, если потребуются. Учти еще одно обстоятельство. Какие убытки несет наше государство от взрослого лодыря, пьяницы и тому подобных продуктов улицы? Не считал? А не мешало бы.

Ну ладно. Пора заканчивать. Верю, что напишешь мне. От Симы привет. Володька все спрашивает о тебе, — видно, ты ему нравишься. Сергей — тот занят авиамоделизмом. Ему ни до кого нет дела. Пиши, друг.

Жму руку Павел.

Павел Евгеньевич Быков — Тимофею Васильевичу Бакееву

Ленинград, 28 апреля 1933 года

Г р - н у Б а к е е в у Т. В.

Ваше письмо управление милиции получило. Сообщаю Вам, что Гречанова Марина Никитична, 1919 г. рождения, арестована за соучастие в краже и находится в заключении. Ее дело, наряду с другими, по окончании следствия передается в суд.

Начальник 2-й бригады Уголовного розыска

П. Быков.

Павел Евгеньевич Быков — Игорю Константиновичу Рудникову

Ленинград, 9 июня 1933 года

Здравствуй, дружище! Послание твое с бездной впечатлений получил и читал, как всегда, с большим удовольствием. Ты, я вижу, по-прежнему не унываешь, — годы тебя не берут. Так и надо, нам стареть раньше времени нельзя, успеется…

У меня же, Константиныч, не все ладно на работе. Трясли меня тут изрядно, но сейчас, кажется, улеглось. Я и сам не подозревал, что юная форточница, которая так заинтриговала тебя и историю которой ты просишь не утаивать, займет в моей жизни место большее, нежели можно было предполагать.

Случай довольно банальный. Отец погиб в гражданку. Мать только что умерла. Девочка осталась как перст, если не считать дяди, живущего в другом городе и испугавшегося взять на себя обузу воспитания ребенка. Как водится, денежные затруднения, потом случайное знакомство с воровкой, которой понадобилась комната для притона.

Запутать неискушенного человека, а ребенка тем паче, ничего не стоит. Некоторая сумма денег взаймы раз, другой — и он в сетях. Плата за долг — помещение и требование молчать. Джентльменский, так сказать, договор. Но этого мало. Чтобы девочка окончательно стала «своей», ее берут в «дело». И — все. Любой будет бояться ответа за совершенное, а следовательно — не продаст.

Все это обычное, прием затасканный. И результат тоже.

Ты спросишь, что же я нашел в ней особенного? Внутреннюю чистоту. Дети портятся быстро, как битые яблоки. Достаточно ребенку вкусить вольготной жизни, увидеть блеск богатства, хоть краденого, попробовать преступной романтики (есть и такая, дорогой мой!) и сообразить, что все сошло безнаказанно, — и он уже с гнильцой. Восстановить здоровое, хорошее начало трудно. На это уйдут годы, даже если порчинка, скажем, с игольное ушко.

В Марине не увидел я червоточины.

Через день или два после ареста группы приходит в управление угрюмого вида старик и просит меня сходить к нему домой: жена, мол, его, разбитая параличом, хочет сказать мне что-то важное.

Оказывается — соседи Гречановой (фамилия нашей форточницы) по квартире. Познакомился со старухой. Бойкая на язык, она стала мне рассказывать о Марининой семье, которую знала лет десять, а то и больше.

Часа три толковали мы с Полиной Никифоровной. Под конец старуха, бодро державшаяся все время, заплакала, запричитала и принялась умолять меня как-нибудь помочь Марине. Едва успокоил ее, но обещать ничего не мог.

А еще дней через десять пришло письмо из Оренбурга. Некто Бакеев, отец Марининой подруги, писал начальнику управления, что девочка-сирота попала, по-видимому, в воровскую шайку, что она пишет отчаянные письма, но не знает, как выбраться из этой компании. Бакеев сообщил нам адрес и просил немедленно принять меры (он не знал, что шайка уже арестована). А для доказательства вложил в конверт письма Марины.

Когда я читал письмо Бакеева, мне хотелось пожать ему руку, крепко, по-мужски. Он написал коротко, просто, в то же время требовательно: он спасал человека.

Но что было делать? Бакееву я ответил: девочка арестована и ждет суда. Это была правда, и ничего другого я ему не мог сообщить. Сам же я был занят раздумьями.

Следствие велось, были написаны протоколы, акты и показания арестованных. И все эти бумаги говорили о полной виновности Марины: была в шайке, участвовала в кражах, задержана на месте преступления. О каком бы то ни было освобождении не могло быть и речи.