Весь день я была у него. Мы прибрались, я вымыла пол, перемыла посуду, выкинула всякий хлам. К вечеру вернулась в общежитие. Пришлось сказать, что ночевала у дяди Паши (ох эта ложь!). Но наших девчонок трудно провести. Зинка хмыкнула с полным пониманием дела, скривила губы, но, правда, сказать ничего не посмела.
Вот какие события произошли у меня. Зоя, напиши, пожалуйста, как ты воспринимаешь происшедшее. Твое мнение для меня очень дорого. Целую тебя. Я так занята своими делами и мыслями, что не спросила тебя, как ты живешь, каковы успехи. Но это само собой разумеется.
Марина.
Зоя Бакеева — Марине Гречановой
Оренбург, 21 ноября 1935 года
Милая моя Маришка! Прежде всего я, конечно, ото всей души поздравляю тебя с замужеством. Была у вас свадьба или еще нет? Если нет, сообщи, когда; хочется послать тебе в этот день телеграмму.
Смешная ты, Мариночка. Спрашиваешь мое мнение о том, что у вас произошло. Разумеется, я тебя не осуждаю. Тебе виднее, как поступать. Хотя мы с мамой считаем, что ты все же была опрометчива. Но что поделаешь?
Я не хочу тебя расстраивать и, конечно, вмешиваться в ваши отношения, но нам с мамой кажется, что твоя любовь держится на чисто человеческих чувствах — жалости, умилении, сострадании. Насколько крепка такая любовь — неизвестно. Учитываешь ли ты ум, образование? Я не знаю, умен ли твой Анатолий, но то, что у него три класса и что он не любит читать, — знаю. Тебя это не смущает? Разве можно мужчине жить сейчас с таким образованием? Конечно, нет.
А это значит, что его надо будет все время тянуть за собой, заставлять догонять тебя. Или тебе опуститься. Но, насколько я тебя знаю, ты последнего не допустишь. Значит, придется его подстегивать. Сможет ли он наверстать то, что упустил? Ведь это очень трудно.
И сможет ли он тебя обеспечить материально? Все это существенно, и об этом следует думать. Но, мне кажется, если он тебя любит, то пойдет на все. Вообще, мама говорит, что надо быть всегда немножко выше мужа. Тогда он будет тебе предан до конца. Я бы на твоем месте воспользовалась этим обстоятельством.
Вот мои мысли, которые у меня возникли, когда я прочитала твое письмо. Сама понимаешь, трудно разобраться в чужих отношениях, хотя ты и подробно написала о них. Мне, Маришка, хочется одного — чтобы ты была счастлива.
О себе писать нечего. Кончу десятый, поеду в Ленинград, в театральное училище. Так что через полгода встретимся обязательно (если, конечно, все будет в порядке). Драматический кружок у нас работает по-прежнему. Времени отнимает уйму, но зато интересно. С Петром мы почти не разговариваем. Ухаживает сейчас за мной один инженер, но все это несерьезно. Будет что-нибудь важное — напишу. Желаю тебе самого наилучшего. Целую.
Твоя Зоя.
Марина Гречанова — Зое Бакеевой
Ленинград, 25 января 1936 года
Здравствуй, Зоя! Ты сердишься на меня за долгое молчание? Не надо, прошу тебя.
Сегодня с девчонками ходили в Эрмитаж, смотрели голландскую живопись. Хотел идти с нами Анатолий и, как водится, не пришел. Девчата мои злятся на него за его вечное надувательство: скажет, наобещает, все его ждут, а он не является. Так уже несколько раз было, и теперь его уже никто не ждет. Вообще его трудно вытянуть в музеи, а в театр почти невозможно. Но я все-таки стараюсь это делать, хотя и трудно. Меня порой просто удивляет Толино равнодушие к искусству, да и не только к искусству.
А бывает так: возникнет у него, какая-нибудь идея, например посмотреть ска́чки на ипподроме, начнет собираться, подгонять меня, а потом вдруг остановится на полдороге и скажет, что ничего там интересного нет и он не хочет идти. И все разом отменяется.
Эта черта мне у него не нравится. Мужчина должен быть твердым, уверенным в себе. Но, я думаю, такую твердость можно еще воспитать, не поздно.
Отношения у нас с ним, Зоенька, все-таки не такие, как мне бы хотелось. Я не огорчена тем, что он не говорит мне о любви, как раньше, не в словах дело. Но я чувствую, что он иногда избегает меня. Неужели Анатолий прикинулся влюбленным? Нет, по-моему, это не так, хотя некоторые вещи заставляют задумываться.
Так что, видишь, радостного мало. В общежитии положение у меня какое-то неудобное. Как и тебе, я сказала девчонкам, еще тогда, месяца полтора назад, что, наверно, скоро выйду замуж. Разве я не могла этого говорить?
Анатолия же о том, когда мы поженимся, я не спрашивала. Я считаю, что задавать такой вопрос ниже достоинства женщины. Об этом должен говорить и заботиться мужчина. А Толька молчит. Один раз я спросила его, кого мы позовем на свадьбу. Он прищелкнул пальцами, вздрогнув при вопросе, будто давно ждал его, и ответил со смешком: «А тебе так плохо, что ли? Зачем свадьбы устраивать, это пережиток».
Было это сказано как-то резко. Я покраснела от стыда, точно спросила что-то ужасное, и больше разговаривать не стала.
А девчонки надо мной посмеиваются. Зинка, так та ликует: «Ну, когда же свадьба-то, а?.. Мы уже подарок готовим…» А в голосе издевка.
Я понимаю, Анатолию тоже нелегко. Есть у него много всяких привычек, своих правил, приобретенных за годы одинокой жизни, от которых придется отказываться, но отказаться сразу просто невозможно. И я чувствую по его озабоченному лицу, что его все это волнует.
Ничего, все встанет на свои места, только бы он был со мной. Он не может понять, что любую тяжесть двоим нести гораздо легче.
Заканчиваю, моя дорогая. Как всегда, жду твоих писем.
Марина.
Марина Гречанова — Зое Бакеевой