Напряжение - Страница 83

— Тимофей, — негромко позвал он, просунув голову в комнату и вглядываясь с брезгливостью в темноту. — Спишь?

— А?.. Что?.. Ктой-то? — пробормотал голос из угла, где, должно быть, стояла кровать; в другом углу тоже кто-то зашевелился, послышался слабый жалобный стон. — Это ты, Боксер?

— Я… Выдь-ка, покурим…

Человек встал и, опираясь на костыль, заковылял к двери.

— Да оставь ты подпорку! При мне-то хоть не придуривайся.

— Не, нога болит, честно, чего мне придуриваться. Весь день ныла… Табачком разжился?

— Еще жива? — кивнул в сторону комнаты Михаил Николаевич.

— Кончается… Уже в дерьме по уши, я ее не трогаю. Живучая, карга, все ее подружки давно подохли, а эта тянет…

Опершись задом о стол в кухне, продуваемой насквозь, Михаил Николаевич сказал:

— Подставляй руки, — и высыпал пригоршню махорки. (Тимофей понюхал ее, крякнул, проговорив: «Лады!») Я вот зачем пришел…

— Покурить… Ты же говорил, Боксер, что все, амба!

— Я вот зачем пришел, — повторил настойчиво Михаил Николаевич, словно не слыша, и ударил по ладони пачкой сотенных, — тут ко мне дружок один наведался. Завтра утром уйдет, в семь, так вот пойдешь за ним, посмотришь, что будет делать, с кем говорить… Потом расскажешь. Но чтобы он ни-ни…

— Я думал, опять что-нибудь мокрое… — зажал деньги в кулаке Тимофей. — Только вот как с работой?..

— Скажешь, нога заболела… Что с тебя возьмешь?

— А если увидят на улице?

— Скажешь, в госпиталь шел.

— В госпиталь… Почему не в свой?

— У тебя свой врач есть, который тебе операцию делал, к нему и шел, в госпиталь. Усек?

— Лады, — опять сказал Тимофей, сворачивая самокрутку.

Михаил Николаевич тоже свернул, чиркнул спичкой и, оберегая огонь в сложенных чашечкой руках, поднес к лицу Тимофея. Лицо было интеллигентное, с прямым носом и пустыми бесстрастными глазами; скрюченные пальцы — ногти крупные, обломанные — сжимали самокрутку; на фаланге среднего пальца синий наколотый якорек с обрывком каната.

— Завтра вечером выйдешь посигналить…

— Нет, Боксер, хватит, посигналил, больше не пойду. Уговор был? У меня тоже шкура, чай, не казенная.

В наступившей тишине Михаил Николаевич медленно и весомо постучал по столу.

— Болтай меньше. Пойдешь… Думаешь, мокрое дело все забыли? Могу кой-кому напомнить.

Тимофей задышал тяжело, тихо сказал, с ненавистью:

— Сволочь же ты, Боксер…

— Поосторожней… Пойдешь туда же…

— В ту квартиру нельзя, засада может быть.

— Я не про ту… Туда не надо. Пойдешь на набережную, в район Горного. Но в институт не лезь… Там ты уже наследил. Ракеты есть еще?

Михаил Николаевич выставил банку консервов, на нее — другую, положил пачку галет. Тимофей с голодной поспешностью пододвинул к себе.

— Лады. Я для тебя тоже кое-что припас. — Тимофей приподнял доску в полу, достал что-то завернутое в тряпки, развернул. Михаил Николаевич на ощупь определил: две гранаты РГД и «лимонка». — Бутылка спирта. Согреться не могу, кости холод грызет, и в глотке сухо.

— Годится. Считай, что за мной. — Михаил Николаевич рассовал их по карманам, двинулся к выходу. — Ну, будь здоров. Значит, в семь, не упусти…

14. ПОД ИНЫМ УГЛОМ ЗРЕНИЯ

У Дранишникова были неотложные дела в Приморском районе, и все же он так спланировал свой маршрут, чтобы обязательно побывать у Бенедиктова.

Батальонного комиссара чрезвычайно заинтересовал рассказ о Нащекине, а полученная утром справка из Военно-морского архива подтвердила, что уроженец Петербурга Нащекин Владислав Сергеевич 1894 года рождения, действительно окончил в 1916 году Морской корпус и произведен в мичманы. Справка еще более укрепила во мнении, что ход его рассуждений, которые он пока держал при себе, правилен. К тому же Арефьев настоятельно требовал ускорить расследование убийства Лукинского.

Бенедиктова он встретил во дворе завода, спешившим в цех. Увидев начальника, капитан-лейтенант круто изменил направление и повел Дранишникова мимо стапелей к себе, в административный корпус. Издали он заметил у входа чуть ссутулившуюся фигуру мастера, сказал бесстрастным голосом, не разжимая губ:

— Вот Нефедов, посмотрите. Высокий, черный…

В промасленном ватнике, размахивая штангенциркулем, Нефедов бранил снабженца. Тот отбивался, жалуясь на условия.

— Приветствую, — сказал Бенедиктов, пожимая поочередно руки Нефедову и снабженцу. — Воюем?

— А как же, приходится, — приоткрыл рот в улыбке Нефедов. — Скоро совсем нечем будет работать, а им хоть трава не расти.

Воспользовавшись минутной остановкой, Дранишников скользнул по нему безразличным взглядом и стал подниматься по лестнице.

— У вас найдется стакан воды? — спросил он, лишь только Бенедиктов закрыл за собой дверь.

— Может быть, чаю горячего? Сейчас попробую организовать, только без сахара, — предупредил Бенедиктов, как бы извиняясь.

Дранишников скинул перчатки, снял шапку и, пока Бенедиктов ходил за чаем, осмотрел комнату, в которой не нашел ничего примечательного: стол, два стула, сейф; над столом — портрет Сталина…

— Всеволод Дмитриевич, удалось выяснить, что за таинственный гость посетил Лукинского в «Универсале»? — Дранишников обжал ладонями стакан, чтобы одновременно согреть руки и охладить чай.

— Ничего таинственного нет, все очень просто. Судя по всему, это был Богачев, его старый друг.

— Ага, Богачев, — удовлетворенно проговорил Дранишников; по его тону можно было ожидать, что он скажет: «Я так и думал», но этих слов не последовало. — А вам известно, кто была по специальности жена Лукинского?