Напряжение - Страница 87

— Это официальные данные. А неофициальные — я переговорил с уполномоченным — мнение о нем не очень… Тугрики любит, выпить тоже, аполитичен, работает кое-как… Ничего серьезного за ним не замечено, кроме вот твоего сигнала. Теперь его пощупают как следует, не сомневайся. А ты свяжись с уполномоченным, я тебе дам его координаты, и там посмотрите, куда этот пистолет дальше пошел… Вот все, что я мог…

— Немало. — Бенедиктов соскреб с тарелки все видимые остатки каши, облизал ложку. — Родина тебя не забудет, но кроме шуток — спасибо.

— Да брось ты, — сверкнул зелеными глазами Кочемазов.

У себя в отделе на Литейном Бенедиктов, не раздеваясь, сразу позвонил оперуполномоченному в госпитале на Васильевском.

— Капитан-лейтенант Бенедиктов из особого отдела флота. Слушай, с тобой Кочемазов говорил по поводу одного интересующего меня человека? Так вот, личное дело его у меня, но мне необходимо с тобой встретиться и заодно на него посмотреть, издали.

— Давай через пару деньков, — растягивая слова, басом проговорил уполномоченный. — Я тут наведу кое-какие справки, и он сам, может быть, к тому времени появится.

— А где он?

— Приболел, наверно. Два дня его нет. Он у нас инвалид, часто пропускает.

— Что у него за ранение такое?

— Шут его знает, я не врач. С ногой что-то…

— Он на костылях ходит?

— Когда как… Иной раз совсем без костылей, а обострение начинается — на костыле, а то и на двух.

— Вон оно что… — сказал Бенедиктов, теребя шнур телефона. — Давай договоримся так: как только он появится, позвони мне, ясно?

Этот разговор привел Бенедиктова в возбуждение. Шагая с поджатыми губами из угла в угол, он восстановил его в памяти и понял: ждать несколько дней — бессмыслица, не исключено, что звонок вообще не последует…

Он сбросил шинель на стул и по указанному в анкете адресу Манькова, живущего на Петроградской стороне на Кронверкской улице, позвонил в жакт.

Трубку сняла дежурная, по голосу немолодая женщина. Бенедиктов, намеренно заискивая и представляя, будто разговаривает с девушкой, сделал ей несколько комплиментов и попросил узнать, тяжело ли болен Маньков Тимофей и когда он сможет выйти на работу. Однако комплименты, кажется, особого впечатления не произвели.

— Дежурная я, отлучаться не имею права, — скрипуче проговорила женщина, — а рядом никого нет, некому ходить.

— Я вас очень прошу, милая, может быть, подойдет кто-нибудь, — жалостным голосом заговорил Бенедиктов, опасаясь, как бы дежурная не повесила трубку, — нам без Манькова никак…

— А кто эта говорит-то?

— Да из госпиталя, где он работает. Он электрик, а у нас авария, движок испортился. Вы же понимаете, что такое госпиталь — раненые, больные, операции надо делать…

По-видимому, Бенедиктов достиг своей цели. На другом конце провода наступило молчание, затем последовал вздох.

— Беда с вами, не знаю, что и делать… Давайте ваш телефон.

Бенедиктов своего номера не дал и, не скупясь на похвалы и благодарности, сказал, что позвонит сам через полчасика.

«Полчасика» казались бесконечными. Заставляя себя сосредоточиться над актами экспертизы, поступившими только что, и не смотреть поминутно на часы, он тем не менее невольно косил глаза на стрелки.

Вскрытие трупа позволило определить примерный возраст ракетчика — от двадцати пяти до тридцати пяти лет; ранение, которое он перенес, относилось к области голени, и пользование костылями не исключалось. Зато потертость полупальто под мышками это утверждала.

Осмотр костылей показал, что они были типовыми, изготовлены на одном из заводов Наркомата здравоохранения и отличались от других лишь степенью износа в соответствии с индивидуальным способом обращения. В результате просвечивания их рентгеновскими лучами пустот внутри и вложений каких-либо предметов обнаружено не было. Отпечатки пальцев соответствовали отпечаткам пальцев неизвестного, следовательно, имелось полное основание утверждать, что костыли принадлежали ему. То же самое относилось и к ракетнице.

Другая бумага, в которой подводились итоги сравнения отпечатков пальцев ракетчика с обнаруженными на посуде в квартире Лукинского, свидетельствовала об их идентичности. И хотя большой неожиданности для Бенедиктова тут не было, он все же потер удовлетворенно руки, пробормотав: «Вот и убийца Лукинского… Посмотрим, кто же он?»

Прошло полчаса. Выждав для верности еще десять минут, Бенедиктов позвонил. Ответил тот же голос:

— Это вы про Манькова?.. Нету его дома, ходила наша дружинница, узнавала.

— Как нету? А где же он? Вы точно записали его адрес?

— Точно, точно… Квартира там большая, но опустелая. Один старик остался, сосед, и тот еле слышит, — объяснила дежурная. — Он-то и сказал, что Маньков там не живет.

— Его нет дома или он там не живет? — уточнил Бенедиктов.

— Я же вам сказала: не живет. — В голосе появилось раздражение. — Он живет с матерью в другом месте.

— Где?

— Сосед не знает, а я и подавно. — Раздражение нарастало, в него вплелась подозрительность. — Гражданин, я не понимаю, почему вы спрашиваете, где он живет. Вам, наверное, лучше знать где, если вы с ним работаете…

«Что правда, то правда», — невольно подумал Бенедиктов, прекращая разговор.

Пришлось вернуться к анкете. Мать Манькова носила другую фамилию и, как было там указано, жила вместе с сыном по адресу, куда только что звонил Бенедиктов. Должно быть, анкета устарела.

Оставалось справочное. Девушка, как показалось Бенедиктову, слишком долго искала адрес. Наконец она сказала: