После полуночи наступала томительная пора дежурства. Тишина и безлюдье как бы тормозили время, и минуты тянулись мучительно долго. Постовой подошел к дворничихе, дремавшей у дверей парадной на деревянном ящике.
— Что, холодно? — спросил он глуховатым голосом, потирая озябшие руки. — Говорят, заморозки ожидают.
— А чего ж им не быть, — охотно ответила женщина, запахивая на груди ватник. — Ладожский лед пошел.
— Поздно что-то нынче.
— Так ведь и зима-то какая была, поздняя.
— Зима, — вздохнул милиционер и пошел.
На углу он услышал какой-то щелчок, похожий на далекий пистолетный выстрел, поднял настороженно голову, проверяя себя и оценивая, что бы это могло быть, взглянул на часы и быстро зашагал к саду…
Вскоре к старинной ограде подъехала синяя «Победа». Люди, поспешно вышедшие из нее, обогнули карликовый пруд, предали по центральной аллее и свернули на боковую. Впереди, натянув поводок, бежала овчарка.
На скамейке в конце аллеи сидел человек в коричневом пальто, запрокинув голову. Было похоже, что он спал. Сзади валялась в луже крови продырявленная пулей кепка. Старший, с погонами полковника, подошел к человеку, приподнял его руку, еще хранившую тепло, и отпустил. Она упала на колени.
— Когда вы услышали выстрел? — спросил он постового.
Тот ответил.
— А где вы находились в это время?
— У двадцать третьего дома. Ходил по той стороне, хотел проверить дворы, и тут — выстрел.
— Ходил, ходил, — ворчливо проговорил полковник Быков, глядя на скуластое напряженное лицо милиционера. — Ходите не там, где надо. Кто-нибудь вышел из сада, вы видели?
— Нет, никого не было. Это точно.
— Составляйте рапорт о происшествии и выясните, не видел ли кто-нибудь людей, выбегавших из сада. А вы, — кивнул полковник двоим в штатском, — приступайте к осмотру.
Шумский, невысокий, коренастый, чрезмерно суетливый, вынул из чехла фотоаппарат. Вспыхнул магний. Потом приблизил свет карманного фонаря к кожаному портфелю, лежавшему на скамейке рядом с убитым, нажал поочередно кончиком перочинного ножа на замки и открыл их.
В портфеле оказались серые брюки, ношеные, но отутюженные, завернутые в газету две новые рубашки из шелкового трикотажа, учебник высшей математики и несколько журналов «Новое время» на русском и французском языках.
— Студент, — предположил Шумский.
— А брюки-то ему должны быть великоваты, — развернув их, заметил Быков. — Что за газета?..
— Прошлогодняя «Ленинградская правда», — сказал Шумский.
— Посмотрите, почта не приставила номер квартиры?
Шумский наскоро обвел светом фонарика края газеты, согнул ее пополам и передал Быкову:
— Абсолютно чистая.
— Как у вас дела? — повернулся Быков к другому оперуполномоченному, Изотову, который молча, невозмутимо копался в карманах убитого.
— Все цело. Заводской пропуск на имя Красильникова Георгия Петровича, шлифовщика механического цеха…
— Его пропуск?
— Да, на фотографии он… Записная книжка, деньги, расческа.
— Сколько денег, вы посчитали?
— Семьсот восемьдесят три рубля.
Быков заложил руки за спину, прошелся по аллее грузной, размеренной походкой.
— Какое сегодня число? — спросил он, неожиданно обернувшись.
— Двенадцатое, — ответил Изотов. — То есть сейчас уже тринадцатое.
— Когда на заводах бывают получки?
— По-разному, Павел Евгеньевич. Первого и пятнадцатого, пятого и двадцатого. Где-то в этих пределах.
— Значит, двенадцатого числа в любом случае человек не может получить зарплату?
— Пожалуй, что так, — согласился Изотов, — если только ему не выдали командировочных.
— И если он не таскает сбережений с собой, — вмешался Шумский.
— Все у вас? — спросил Быков Изотова.
— Осталось осмотреть пальто.
В правом наружном кармане лежали мелочь, ключ, свалявшийся трамвайный билет. Из другого Изотов достал клочок бумаги, поспешно вырванный из тетради в линейку.
...«Гоша! — читал Изотов, с трудом разбирая косой размашистый почерк. — Сложилось так, что нужно было уехать к 7 часам. Дома буду в 12 час. Извини, пожалуйста».
Записка была сунута в карман небрежно и скомкалась, но сначала кто-то сложил ее вчетверо, надписал тем же карандашом «Г. К.» и пришпилил кнопкой: в четырех местах виднелись проколы.
— Интересно, числа нет. Но есть что-то вроде подписи. Как ты думаешь, что это — «Л», «П» или «И»?
— Пожалуй, «П», — предположил Шумский.
— Да, на «П» больше похоже, — согласился Быков. — Учтите, записка может быть сегодняшней. Видите, какие сгибы? Как вы думаете, кто ее писал — мужчина, женщина?
— По почерку скорее мужчина, — сказал Изотов.
— Мне тоже так кажется, — сказал Быков, осторожно укладывая записку в планшет. — Ладно, осматривай-те труп.
Убийца стоял сзади, в кустах. Он выстрелил в затылок Красильникову с близкого расстояния — это было видно по рваной ране и по дыре в кепке. Изотов приподнял голову Красильникова, стараясь не встречаться с открытыми, невидящими глазами, и крикнул:
— Свет, Алеша…
Шумский поднес фонарик.
— Что это? Кровь? — спросил Изотов.
На желтой, тщательно выбритой щеке Красильникова заметно проступала темно-красная черта. Шумский достал блокнот, вырвал чистый листок и потер по щеке.
— Нет, не кровь. Губная помада.
— Я так и предположил, — удовлетворенно сказал Изотов. — Это уже кое-что… Выходит, здесь замешана женщина.