Напряжение - Страница 115

115

Взяв ключ, он направился по длинному сводчатому коридору, тускло освещенному редкими лампочками, к своему кабинету. На широкой скамейке, поджав ноги и ссутулившись, сидела девушка. Шумский прошел было мимо, но потом остановился и спросил:

— Вы кого ждете?

— Товарища Изотова, у меня к нему повестка, — робко ответила девушка и встала.

— А-а… — проговорил Шумский, догадавшись, что это Орлова. — Ну подождите.

Он отпер дверь, прошел в комнату, морщась от застоялого запаха табачного дыма. Прибрав на столе, достал из сейфа папку с делом Красильнкова, полистал акты, протоколы и после этого пригласил Орлову. Это была худенькая длинноногая девушка; Шумский увидел пылающие щеки, большие черные глаза, которые настороженно, но и доверчиво смотрели на него.

— Садитесь, пожалуйста, — густым басом проговорил Шумский. Девушка присела, положив на колени черную сумочку. — Чего вам не спится?

Она не ответила. Шумский заметил, как ее передернула нервная дрожь. Надо было дать девушке успокоиться, расположить к себе. На этот случай у Шумского нашлась забавная история про обезьяну, которая выбежала из клетки зоопарка, всю ночь разгуливала по городу и пугала прохожих. Он рассказывал мягко, со смешными подробностями, и Орлова, кажется, действительно отвлеклась от своих мыслей. Потом Шумский незаметно перевел разговор на нее, узнал, что она живет с родителями, что сегодня ночью у них никто не спал из-за этой повестки. Отец с матерью допытывались, что она натворила, а она и сама не понимает, зачем ее вызвали.

— Вы замужем, Галя? — спросил, как бы между прочим, Шумский.

— Нет.

— А собираетесь? Жених у вас есть?

Она смутилась, Шумский, чтобы сгладить неловкость, сказал:

— Я хочу заранее извиниться за вопросы, которые задаю, но я вынужден это делать, нам важно кое-что выяснить. Так что условимся заранее: вы будете отвечать искренне и не стесняясь, — так будет лучше и вам, и мне. Договорились?

Орлова обреченно кивнула, а Шумский повторил:

— Ну, так есть у вас жених?

— Нет.

Шумский порылся в бумагах, нашел фотографию, на вытянутой руке показал ее:

— Это ваша фотография?

— Моя, — изумленно проговорила девушка.

— А не вспомните, кому вы ее подарили?

Шумский встал, походил по комнате, ожидая ответа, но Орлова молчала, теребя ремешок сумочки.

— Вы часто фотографируетесь?

— Не очень.

— Ну тогда, наверное, не так уж трудно вспомнить, кому вы могли ее подарить.

— Честное слово, не помню…

— Хорошо, я вам помогу, — садясь, сказал Шумский. Он сцепил руки и поднес их к своему острому подбородку. — Вы знаете Георгия Красильникова?

— Знаю.

— И что же?..

— Да, у него может быть моя карточка.

— Вот видите? — довольно проговорил Шумский и укоризненно посмотрел на Орлову. — Оказывается, я лучше вас знаю, кому вы дарите свои фотографии. Он ухаживает за вами?

Девушка замялась, потом сказала как-то деловито, по-женски:

— Это все несерьезно.

— Почему?

— Как вам сказать? Я его мало знаю. Мы познакомились на заводе, зимой. Как-то он пригласил меня в кино, а один раз были в театре, на «Потерянном письме»…

— Вы часто с ним встречались?

— Редко. По-моему, когда ему нечего делать, он звонит мне. Ну а если я свободна, почему не пойти?

— Когда вы его последний раз видели?

— Недели две-три назад, наверно. И то мельком, в проходной.

— А каким образом попала к нему ваша фотография?

Орлова пожала худенькими плечами:

— Случайно… Я должна была сдать две фотокарточки в отдел кадров. Сфотографировалась, получила снимки и шла домой. На улице встретила Георгия. Он узнал, откуда я иду, попросил показать карточки и взял одну… Мне не хотелось отдавать, но он очень просил… Сказал, что я ему здесь нравлюсь… Я и отдала…

— И правильно сделали, — улыбнулся Шумский. — Что ж тут такого? Раз попросил, надо было дать. Тем более что причина просить была у него веская… Ну а теперь откройте сумочку и положите на стол все, что там есть.

Орлова удивленно посмотрела на Шумского и вытряхнула заводской пропуск, зеркальце, деньги, носовой платок, бутылочку с духами, раскрыла кожаный кошелек, высыпала мелочь.

Не притрагиваясь к вещам, Шумский искал губную помаду.

Ее не было.

— Складывайте все обратно, и давайте я подпишу пропуск, — решительно сказал он. — Можете идти на работу, домой, куда хотите.

Когда дверь за Орловой закрылась, Шумский расслабился, вытянул ноги, закурил. Годы работы в управлении научили его довольно точно распознавать людей с первых же минут знакомства. Походка, манера держаться, взгляд, выражение лица, голос, построение фраз и другие частности давали ему право судить о том, с кем имеет дело, еще до допроса. В пестроте человеческих характеров, в повадках каждого подследственного Шумский выискивал и выделял главное для себя — искренность собеседника, ибо искренность — сестра правды.

Перед Шумским, на том самом стуле, на котором только что сидела Орлова, перебывали разные люди — от махровых, отпетых преступников и негодяев до невинных свидетелей, нужных дознанию. Их-то, случайных посетителей его кабинета, он жалел, как жалел сейчас ни в чем не повинную девушку, которая опрометчиво дала малознакомому человеку свою фотографию. Шумский представил, с каким нетерпением дожидаются от нее вестей родители и сколько будет потом разговоров, домыслов и суждений по поводу ее поспешного и непонятного вызова в милицию. И подумал о противоречивости, несовершенности своей работы: чтобы сделать добро людям и обществу, раскрыв преступление, он, Шумский, вынужден наносить им зло. Из-за одного преступника он должен выбить из накатанной жизненной колеи десятки людей, подозревать их, сомневаться в их честности, врываться в их жизнь и держать в нервном напряжении. Почему общество, карая преступника, карает его лишь за само преступление и забывает о моральном уроне, нанесенном другим? Разве это справедливо?

115