Напряжение - Страница 148

148

От окна отошел мужчина, молча, трясущимися руками налил в граненый стаканчик валерьянку, разбавил водой.

— Вы успокойтесь, присядьте, — сказала Золина. В ее нежном голосе слышалось сочувствие. Золина повела женщину к столу.

Олегу хотелось подбодрить обескураженных, пораженных горем людей. Он сказал почти весело:

— Зачем же так расстраиваться? Разыщем преступника, и вещи ваши найдем, получите в полном порядке.

— Уж вы найдете… Как же… Жди, — отозвался из угла тщедушный старик, около которого ластилась девочка. — Вот у свояка моего пять лет назад белье с чердака уперли, так всё ищут… До сих пор. Вы только пьяным руки крутить мастера.

Олег прошел в другую, смежную комнату, затем в кухню, осмотрел окна, входную дверь, опустился на корточки перед половиками, постланными в прихожей, осторожно потрогал замки. Потом накидал на листочке план квартиры.

— Прошу пока ничего не трогать, — сказал он, вернувшись. — Кто первый вошел в квартиру после кражи?

— Я, — всхлипывая и прикладывая к припухшим векам кружевной платочек, сказала хозяйка. — А потом уж он. — Она кивнула на мужчину, наливавшего ей валерьянку.

— Когда вы отворяли дверь, вы что-нибудь заметили? Ну, скажем, что замок заедает или дверь туго открывается?

— Нет, ничего не заметила. А вошла в комнату — батюшки! Ящики в столе открыты, все вывернуто, брошено на пол. А в шкафу что творится!..

— Сколько человек здесь живет?

— Мы двое да сын, он в армии, на действительной…

— Остальные?

— Это соседи.

— Может быть, кто-либо из вас заметил незнакомого человека здесь, на лестнице, или входящего в эту квартиру?

— Вон Любка говорит, какие-то двое на лестнице у окна стояли.

— Никого она не видела, — поторопился ответить старик. — Еще новое дело — ребенка путать…

— Да видела, деда…

— Молчи, мала еще по милициям таскаться.

— Так это тебя Любой зовут? — спросил Олег. — Ну-ка, подойди ко мне поближе. В каком ты классе учишься?

— В первом.

— Не мытарьте ребенка. Мы-то знаем: только свяжись, там пойдет — один раз зайди, другой… Нет у нас времени.

— Вы хотите, чтобы преступник был найден? — спросил Олег, начавший терять терпение.

— Они вон хотят, а мне так один черт.

— Ну, а нам не все равно. Мы будем искать, вы же должны оказывать помощь.

— Вы за это деньги получаете, а мы-то при чем? — не унимался старик.

— Хватит вам спорить-то, дядя Савелий, — вступилась полная, румяная женщина, с любопытством наблюдавшая за всем, что здесь происходит. — Людя́м работать надо, а вы…

— А теперь, — сказал Олег, — посторонних прошу оставить квартиру.

Первой поднялась румяная толстуха, недовольная и обиженная, за ней поплелся старик, потом все остальные.

Олег подошел к окну, где стоял, скорбно ссутулившись, хозяин квартиры, и спросил:

— Скажите откровенно, есть кто-нибудь, кого вы подозреваете в краже?

Тот наклонился к самому уху Олега и заговорил торопливо, глотая слюну:

— Все они… Завидуют нам, мы хорошо жили… На Новой Земле жили, на Ямале… Большие деньги платили… Мы к ним не ходим, а им все от нас что-нибудь надо… Да и Савелий-то Гаврилович хорош. Видали, глазами-то шнырк, шнырк…

— Я спрашиваю, кого конкретно вы подозреваете? Кто бывал у вас на этих днях?

Тем временем Золина терпеливо выслушивала женщину. Когда разговор подошел к концу, она вынула из кожаной папки бланк, отвинтила блестящий колпачок ручки.

— Давайте, Анастасия Дмитриевна, запишем все, о чем мы сейчас с вами говорили.

Приехал эксперт, маленький круглый человечек с погонами капитана. Он был близорук, аккуратен, немногословен и страдал одышкой. Вынув из чемодана коробочки, пакетики, тряпочки, он разложил их на специально припасенной плотной бумаге и принялся за дело. Сквозь лупу он оценивающе рассматривал гладкие блестящие стенки ваз, стаканов, бутылок, которых могла коснуться чужая рука, и качал лысиной.

Под шкаф он постелил газету. Потом открыл алюминиевую коробочку, прицелился и плеснул несколько раз на дверцу серым порошком. Порошок или вовсе не приставал к нежной хрупкой глади и, шурша, сыпался на газету, или лепился плотной горкой. Тогда капитан протягивал руку за пестрой шерстяной тряпицей и кончиком материи терпеливо сбивал горку.

Проделывал он это с нескрываемым удовольствием. Чувствовалось, что ему нравится сама процедура превращения невидимого в зримое, тайного в явное. Когда же мало-помалу на дверце проступили припудренные узоры кожи и явственными стали очертания пальцев, он поднял очки, приблизил пухлое лицо к самому шкафу и долго вглядывался близорукими глазами в тонкие петляющие линии. Затем отошел на два шага, словно художник, пожелавший увидеть свое творение целиком. Он не замечал, как все еще вздрагивающая Анастасия Дмитриевна в перерывах, пока Золина записывала ее заявление, бросала на него тревожные взгляды; не ощущал частого, прерывистого дыхания ее мужа в самый затылок даже тогда, когда налеплял черную клейкую пленку на отпечаток эпидермы: он разгадывал еще одну тайну, преподнесенную ему жизнью, остального — не существовало.

Цепким взглядом хозяин следил за каждым движением эксперта. Стоило капитану отойти, он приблизился к шкафу и потер пальцем место, куда приклеивалась пленка.

4

Обратно ехали медленно и рывками. Мешал тяжелый, широкозадый грузовик, который загораживал дорогу впереди. Он то и дело шумно шипел, мигал красной лампочкой; когда же лампочка гасла, урчал и полз, выпуская из нутра грязно-синее вонючее облако. Вася подкатывал под самый кузов и жал на тормоза.

148