Напряжение - Страница 33

Так что обо мне не беспокойтесь, пожалуйста. Я жива и здорова, у меня все есть и всего хватает. Завод очень большой, целый городок. Постепенно знакомлюсь с девчатами, ребятами.

Дядя Паша! Я еще раз хочу тебя поблагодарить за все-все, что ты для меня сделал. Желаю вам всем самого наилучшего. Может быть, когда-нибудь увидимся. Целую всех от всего сердца.

Ваша Марина.

Марина Гречанова — Зое Бакеевой

Новосибирск, 23 июня 1936 года

Зоя! Я, кажется, первый раз в жизни наврала тебе и, верно, последний: я твое письмо от 5 мая успела получить в Ленинграде, перед самым отъездом в Новосибирск. Расстроилась несказанно, прочитав его, и еще больше оттого, что я тебя, кажется, полностью поняла.

Но все же мне очень, очень хотелось тебя увидеть. И билет уже был куплен до Оренбурга. Я и решила не говорить тебе о письме, а самой посмотреть, так ли то, о чем ты пишешь.

Да, Зойка, я убедилась в твоей правоте. Выросли мы обе, изменились. Как ни говори, а не виделись мы с тобой пять лет. Я тебя даже не узнала бы, если б встретила где-нибудь. Мне почему-то казалось, что ты будешь маленькая ростом и худенькая, а ты вон какая солидная стала, на голову выше меня. Но не в этом, конечно, дело.

Я заметила в тебе черточки, которых раньше совсем не было, а может быть, я их не замечала или они просто не бросались в глаза. Некоторые мне понравились. Ты очень добрая, отзывчивая.

Но мне не понравилось, как ты разговариваешь с родителями. Минутами у меня было такое чувство, будто я попала в барский дом, где все вертится вокруг куколки-барышни. Ты в письме написала, что тебя-де избаловали и ты сама сознаешь это, а потому хочешь уехать. По-моему, здесь бегством не спасешься.

Впрочем, зачем я тебе это пишу? Не подумай, я нравоучений читать не хочу, не могу и не имею на это никакого права.

Дело, Зойка, не в наших характерах. Мы с тобой разошлись в интересах. Я думала у тебя провести пять дней, но пробыла лишь два. К концу второго дня мы, кажется, обо всем переговорили. Я знаю — отстала от тебя. Ты много читала, я — гораздо меньше; ты можешь разговаривать лишь об искусстве, я же в системе Станиславского не только не разбираюсь, но впервые от тебя услышала о ней, точно так, как ты о суппорте. Когда я говорила о ФЗУ и заводе, ты позевывала, а мне хотелось спать, слушая о платьях, которые носила Комиссаржевская.

В общем, наша встреча не была такой, какой я себе ее представляла. Но я рада и ей, так как она меня кое-чему научила, дала пищу уму. Я ведь привыкла учиться у людей. Мне, как ты понимаешь, не очень легко признаваться тебе в своем отставании. Но я ведь не старуха. Думаю нагнать тебя в знаниях вообще и в искусстве особо, хотя мы с тобой, наверное, больше и не встретимся. Я сейчас чувствую себя как-то крепче стоящей на ногах. Я поставила перед собой цель, которой буду добиваться.

Больше мне сказать, кажется, нечего. Тебе я желаю самого наилучшего, и, само собой разумеется, стать хорошей актрисой. Прощай.

Марина.

Марина Гречанова — Павлу Евгеньевичу Быкову

Новосибирск, 15 июля 1936 года

П о ч т о в ы й п е р е в о д н а 8 0 р у б л е й.

Милый, дорогой дядя Паша! Сегодня я получила первую зарплату. Спешу вернуть долг, который меня порядком мучил. Хоть мы и договорились, что вышлю тебе деньги после того, как получу долг от Стрельниковой, но боюсь, я осталась бы тогда перед тобой вечной должницей. Бог с ней, она бедная девочка. А я перед тобой должна быть чиста во всех отношениях. Спасибо тебе, родной дядя. Обо мне не беспокойся. Я устроилась замечательно. Целую всех крепко.

Мариша.

Зоя Бакеева — Марине Гречановой

Ленинград, 4 октября 1936 года

Маринка, хорошая моя! Не знаю, как ты отнесешься к моему письму после того, что между нами было. Но я все же решилась на этот шаг. Может быть, хорошо, что мы честно писали обо всем друг другу. Это, наверное, и толкнуло меня на письмо, все может статься, последнее. За тобой решающее слово.

И еще одна причина моего послания, чисто эгоистическая. Я должна поделиться своим горем. Я пережила ужасную драму, увы, не на сцене, а в жизни: не прошла по конкурсу в театральное училище. Ты понимаешь, что это для меня значит? Это был удар, нанесенный в самое сердце.

Перед комиссией я читала письмо Татьяны Онегину, как мне казалось, прилично. Один из членов комиссии, Малковский, заслуженный деятель искусств и профессор, даже очки в сторону отложил и все время кивал мне. Я думала, что произвела впечатление и что мне обеспечено «отлично». Потом мне предложили разыграть сцену ожидания любимого человека, с которым у меня произошла какая-то размолвка. Я справилась и с этим, хотя немного переигрывала.

И представляешь, вечером узнаю, что мне поставили «посредственно». А заключение — так просто «волчий паспорт»! «Весьма слабые драматические данные, полное неумение войти в образ», — не помню точно, как там сформулировано. Здесь, конечно, какая-то ошибка. Я до сих пор уверена, что перепутали карточки и мне записали отзыв той девчонки, которая шла передо мной. Она, действительно, полная бездарность.

В общем, я возмутилась страшно. Пошла к директору вместе с мамой (она, конечно, тоже отправилась за мной следом). Разговаривали битых полтора часа. Мама говорила, что у меня ярко выраженный талант, что все восхищались моей игрой в Оренбурге. Я представила все справки. Но ничего не помогло. Чудовищная несправедливость. Я заметила, что к провинциалам в Ленинграде очень плохо относятся, и убедилась в этом на собственной шкуре.