— Нет-нет. Это не телефонный разговор. Как там Петруня? Уж он-то мог бы позвонить своей старой больной тетке.
— Конечно. Я ему объявлю выговор. А выписку из приказа привезу к тебе. Хорошо?
— Ладно, ладно… Можно и без бюрократизма. Берегите себя, дети мои.
Вернувшись в комнату, Олег собрал со стола грязную посуду и, не найдя, куда бы поставить, опустил тарелки на пол возле черного старомодного буфета с зеркальными стеклами. Потом вытер носовым платком полинявшую синюю клеенку.
От удара ноги дверь отскочила и стукнулась о стену. Петька прижимал к себе свертки, которые сползли на живот, и тяжело дышал.
— Чего запыхался?
— Лифт не работает. Запыхаешься. — Петька выложил на стол покупки. — Отдельной, как водится, нет. Взял ветчинной, не возражаешь? Сыр латвийский, масло…
— Черт те что творится. — Олег вынимал и ставил обратно в буфет чашки. — Все грязное. Хоть бы ты, что ли, иногда прибирал в комнате. Посмотри, что делается на письменном столе. А пол? На улице чище. Видела бы мама, какой мы тут с тобой свинарник развели, она бы нам всыпала по первое число.
— Это все потому, что ты свою очередь не соблюдаешь.
— Ах так? Значит, будем считаться? Получу отпуск — я тебе все дни отдам.
— Отпуск? Ха-ха! Сказки бабушки Арины. В смысле Родионовны… Дай твою пушку почищу, а? Думаешь, не сумею?
Петька наклонился над стулом и поводил тыльной стороной указательного пальца по холодной загаристой коже пистолетной кобуры.
— Не смей близко подходить к оружию. Ведь сказано — раз и навсегда! — Олег поспешно выхватил пояс с револьвером, закрепил на животе толстую медную пряжку.
Брат уныло поморщился, — настроение было испорчено. Оно у него колебалось часто и резко, как у всякого холерика. Пока Олег приготавливал завтрак, Петька разгуливал по комнате и что-то ворчал себе под нос.
— Бур-бур-бур, бур-бур-бур, — поддразнил его Олег. — Я думал, что ты пионер — всем пример. А ты всего-навсего… Знаешь кто? Баба-яга. Выше голову!
— Да-а, тебе хорошо… У всех скоро Первое мая, а у тебя что? Дежурство. Потом экзамены будешь сдавать? Будешь. Потом начнутся отпуска. Меня в лагерь. Так или не так? Думаешь, я не знаю?
Олегу было неприятно сознаваться в Петькиной правоте, и он сделал вид, что не слышал его болтовни. Он сходил в кухню, принес чайник и, разливая кипяток по стаканам, вдруг вспомнил.
— Совсем из головы вон. Я тебе тут штуковину одну принес. Не знаю, пригодится или нет.
Петька вытянул шею и насторожился. А Олег открыл узкую дверцу шкафа, вытащил картонную коробку. Петьку не пришлось звать: он уже был тут, рядом. Он побултыхал коробку над красным, чуть оттопыренным ухом, прислушался и нетерпеливо разорвал бумажную бечевку.
— А-а!.. Катушка! Для спиннинга. Олежка! Да это же мечта моей жизни! — Не выпуская из правой руки катушки, Петька подпрыгнул, повис на шее брата и прижался к его щеке. — Я же всегда говорил, что ты самый мировой парень на свете.
— Ладно, ладно, без преувеличений, — сказал Олег, ставя Петьку на пол.
— Смотри, с тормозом, все как надо. Ну теперь держись щуки и сомы! Всех переловим… Я возьму ее в школу?
— А что, у вас там рыба плавает?
— Не ехидничай с утра. Разве не понимаешь, человеку похвастаться нужно. Но я у тебя послушный. Правда? На, спрячь и не показывай больше пока. А то я за себя не ручаюсь.
Олег вспорол кривым ножом банку со шпротами, намазал толстые куски хлеба маслом:
— Ешь да поторапливайся.
— А на море можно ловить спиннингом? Как забросишь, ж-ж-ж! Начнешь накручивать, а там какой-нибудь иглобрюх сидит или морской черт. Потеха! Я читал про морского черта. Ох и страшило! От одной морды в обморок можно свалиться… Ну-ка, сколько времени? У-у! Опаздываю. У меня сегодня нехорошее предчувствие: наверняка по алгебре спросят.
— Вчера, конечно, его не было? Бедняга… Ты про письмо говорил. Где оно?
— Да на столе же. — Петька ловко проник рукой в чрево горы. — Вот. Ну, пока! Не забудь побрить щетину. Да приходи поскорее. Слышишь?
Олег ощипал бок серо-голубого конверта и вытянул белую упругую открытку. Это была повестка в милицию. Такие Олег рассылал, приглашая к себе на допрос. На этой же типографский шрифт был довольно тщательно подделан тушью, а вместо точек фиолетовыми чернилами были вписаны слова. Он прочитал:
...«Просим явиться к 20 часам 26 апреля с. г. в Дом кратковременного отдыха по адресу: Крюков канал, 19, третья подворотня налево, IV этаж, комната 38 к сотруднику Финтикультяпову или позвонить по тел. нет. При себе необходимо иметь паспорт или другой документ, удостоверяющий личность, хорошее настроение и пустой желудок».
Подобными штучками мог заниматься только Геннадий, мастер на розыгрыши и мистификации. Олег повертел открытку, разглядывая и перечитывая Генкин труд, потом сложил ее вдвое и сунул в карман.
У стен домов, в тени, асфальт был черным, пупырчатым и скользким. Камень источал холод и сырость. Олег перешел на людную солнечную сторону, где худели, брызгаясь, сосульки и с устрашающим грохотом вываливались из водосточных труб под ноги прохожим ледяные болванки.
На тротуаре женщины плавно и бережно покачивали коляски с народившимися за зиму младенцами, а мальчишки, не обращая внимания на мокрядь, шумно бегали по лужам.
Олег жил в центральном, старом Ленинграде, а работал в новом. Для того чтобы добраться до него, нужно было два квартала пройти пешком, а потом сесть в душный, всегда переполненный автобус и ехать двадцать семь минут.